Я ПООЩРЯЮ БЕЗОПАСНЫЙ СЕКС, ПОТОМУ ЧТО Я ХОРОШИЙ ДЯДЯ ©
МорМор, OOC, AU, crossdressing, R, PWP. Вдохновлённая этим.
715 словСебастьян знает, что Джим больной на голову. Это нормально. Он и сам не то чтобы образец здорового человека. Но когда он возвращается домой, и Джим встречает его в чёрных чулках, поясе, туфлях и перчатках чуть выше локтя, Себастьяну кажется, что тот вышел на какой-то новый уровень безумия. Потому что… ну, согласитесь, не каждый день вы видите своего босса в женской одежде.
Самое ужасное (или прекрасное? или всё вместе?) заключается в том, что Джиму чертовски идёт. Вот серьёзно. Себ уверен, что сам выглядел бы нелепо в этих шмотках, но Джим как будто создан для них. Чулки сидят идеально, шов прямой, как стрелка. Задница, обрамлённая поясом, манит прикоснуться, ощутить нежную кожу на контрасте с тканью.
Он ничего не говорит, просто улыбается томно и уходит в комнату, покачивая бёдрами. Цокот каблуков тонет в мягком ковре. Себастьян тоже ничего не говорит, словно боясь нарушить эту странно-интимную тишину, и, будто заколдованный, идёт следом.
Джим располагается на кровати на коленях и спускается руками в перчатках к ничем не прикрытому члену, начиная поглаживать его, перекатывая в пальцах яйца. Себ не то чтобы хорошо всё это наблюдает, вид у него больше со спины. Но Джим запрокидывает голову, и он видит его шею, в которую так и хочется впиться губами, оставить красные пятна на бледной коже, прикусить, заставляя…
Впрочем, заставлять уже не надо, Джим тихо стонет сам, чуть прогибаясь, будто толкаясь в собственные руки. Себастьян пытается представить, каково это – касаться себя не напрямую, а через тонкую, но вполне ощутимую преграду. Он закусывает нижнюю губу, всё ещё не решаясь прервать это представление, словно и не для него предназначенное. Словно он невидим, а Джим наедине с собой. Хотя Себ может поспорить, что Джима заводит эта ситуация. Что он ощущает чужой обжигающий взгляд на своей коже. На своей тонкой, чувствительной коже, по которой он так любит проводить языком, оставляя влажные дорожки, вызывая мурашки…
Не выдержав, Себастьян уничтожает расстояние между ними и толкает Джима, заставляя уткнуться лицом в кровать, оглаживая ягодицы, забираясь пальцами под пояс, дурея от контраста и ощущения, будто прикасаешься к чему-то, скрытому ранее, запретному. Хотя, казалось бы, что он там не видел, учитывая, что они делят одну постель во всех смыслах уже несколько месяцев.
Новизна происходящего возбуждает Себастьяна быстрее обычного, он рычит нетерпеливо, едва ли не выдёргивает ящик из тумбочки, где лежит смазка и несколько игрушек, на случай, когда у Джима особенно игривое настроение. Или когда он хочет подготовить себя сам, пока Себастьян на работе. Если вспомнить, что по дороге, особенно когда тот застревает в пробках, Джим любит дразнить его развратными SMS-ками и не менее развратными фотографиями, которые порой стыдно и опасно открывать при посторонних… заблаговременная подготовка не бывает лишней.
Себ рычит недовольно, когда Джим снова тянется рукой к своему члену. Не смей, говорит этот рык. Не смей ласкать себя. И Джим подчиняется, комкает простынь, насаживаясь на смазанные пальцы как последняя шлюха. Но, чёрт побери, шлюха элегантная, умеющая себя подать. Чёртова провокативная сучка.
Терпение Себастьяна отнюдь не бесконечно: ограничившись двумя пальцами, но двигая ими резко и грубо, широко раздвигая внутри, он вскоре заменяет их членом и, оттянув лямку пояса, резко отпускает. От звонкого шлепка вздрагивают оба, только Джим ещё и вскрикивает, и самая меньшая часть этого вскрика – неожиданность. Он сжимается вокруг Себастьяна, подталкивая, поторапливая, и тот ведётся, начиная буквально вколачиваться в его тело, сильней, отрывистей, пробираясь пальцами за резинку чулок, царапая кожу. Как-то отдалённо, словно за стеной или сквозь вату в ушах, слышится, как с ног Джима падают чёрные лакированные туфли на каблуке. Сам Джим стонет, кричит, не сдерживаясь, извивается и всё-таки ласкает себя, отдрачивает яростно, грубо, стараясь попадать в такт движениям внутри, но явно сбиваясь.
Себастьян кусает его выпирающие лопатки, прослеживает губами линию позвоночника и не может остановиться, не может оторваться, снова и снова оглаживая пояс и чулки, испытывая попеременно то желание разорвать их ногтями, прикоснуться к голой коже, скрытой за ними, то желание практически приказать Джиму носить их постоянно и заводиться, лишь думая об этом. О тонкой ткани, обтягивающей каждый дюйм кожи, идеально повторяющей линии тела. Чёрной. Порочной. Манящей.
Они кончают одновременно, и Себастьян любуется белым и вязким на чёрном, прежде чем слизнуть его и поцеловать эти тощие ноги через чулки, слегка оттянуть их и отпустить. Джим щурится довольно, облизывается пошло, и в глазах у него пляшут черти. Никто из них этого не говорит, но оба отмечают, что идея очень удачная, и, хотя Джим не любит повторяться, кажется, этот случай станет приятным исключением.
"Развалившийся паззл", МорМор, постРейхенбах, OOC, AU, angst, dark, PG. По мотивам этого.
448 слов- Детка, я дома, - говорит Себастьян, бросая ключи на тумбочку. Он чувствует лёгкую вину из-за того, что снова ушёл. Но иногда Дженни не в силах ему помочь. Даже если она рядом. Даже если они занимаются любовью. Даже если она обнимает его и говорит, что всё хорошо. Потому что ни хрена не хорошо. Потому что он видел в прицел винтовки, как человек, которому он отдал всё своё грёбанное нутро, со всеми секретами и внутренностями вперемешку, засунул пистолет себе в рот и, блядь, выстрелил. Случаются дни, когда он до сих пор видит это в кошмарах. Видит безумную улыбку Джима и пустые глаза, уставившиеся в летнее лондонское небо. И слова “Всё хорошо” после этого звучат чертовски нелепо и настолько же убедительно, насколько история о том, как человек выбрался живым из закрытой клетки с голодными разъярёнными львами.
Однако когда Себастьян входит в гостиную, то застывает, потому что там стоит Джим, выглядящий невероятно живым для человека, пустившего себе пулю в рот, и поигрывающий ножом. И никакой Дженни.
- Нет, детка, это я дома, - голос у него всё такой же, интонации издевательские, в глазах – всепоглощающая ярость, не скрываемая, а лишь подчёркиваемая напевными нотками.
- Где она?
Себастьян смотрит на кровь, впитавшуюся в ковёр, и понимает, что вопрос, в общем-то, довольно глупый. Какой ответ он ожидает услышать? “Я купил ей билет на Мальдивы, она вылетела первым рейсом, но почему-то из окна”? Шуточка была бы в стиле Джима.
Тот подходит ближе, смотрит снизу вверх, предельно серьёзный, что в иное время смотрелось бы довольно абсурдно, сейчас же – выглядит устрашающе, и говорит:
- Кое-что случилось. Ей пришлось уйти.
“И не вернуться”, - мысленно заканчивает за него Себастьян, в ушах которого слышатся отголоски вдребезги разбивающегося мира. Бьющегося стекла, которое режет слух как будто даже не метафорически. Разваливающегося паззла. Он сам, весь, по кусочкам, разваливается внутри себя.
Он только начал пытаться жить снова. Он только начал восстанавливаться, хоть немного, после смерти Джима. И - вот ирония! – сам Джим заявляется к нему спустя два года и убивает человека, благодаря которому он держался всё это время.
Дженни обнимала его и качала в своих руках, словно ребёнка, когда он вскакивал с криками с кровати и больше не мог уснуть.
Дженни готовила ему вкусный чёрный чай и ласково ерошила волосы, делала массаж кожи головы, ласково мурлыча где-то за его спиной, что это помогает расслабиться.
Дженни ждала его дома, когда Джим вернулся и решил, что надо напомнить Себастьяну, кому он принадлежит.
- Собирай вещи, /детка/, мы сваливаем отсюда, - раздражённо говорит он, буквально выплёвывая обращение.
Себастьян, опустевший внутри, не видевший смысла оплакивать, но мысленно просивший у неё прощения, молча кивает. Он почти не передёргивается, наступая на засохшую лужу крови на ковре, и послушно идёт в комнату.
Под ногами хрустят безжалостно растоптанные кусочки паззла.
715 словСебастьян знает, что Джим больной на голову. Это нормально. Он и сам не то чтобы образец здорового человека. Но когда он возвращается домой, и Джим встречает его в чёрных чулках, поясе, туфлях и перчатках чуть выше локтя, Себастьяну кажется, что тот вышел на какой-то новый уровень безумия. Потому что… ну, согласитесь, не каждый день вы видите своего босса в женской одежде.
Самое ужасное (или прекрасное? или всё вместе?) заключается в том, что Джиму чертовски идёт. Вот серьёзно. Себ уверен, что сам выглядел бы нелепо в этих шмотках, но Джим как будто создан для них. Чулки сидят идеально, шов прямой, как стрелка. Задница, обрамлённая поясом, манит прикоснуться, ощутить нежную кожу на контрасте с тканью.
Он ничего не говорит, просто улыбается томно и уходит в комнату, покачивая бёдрами. Цокот каблуков тонет в мягком ковре. Себастьян тоже ничего не говорит, словно боясь нарушить эту странно-интимную тишину, и, будто заколдованный, идёт следом.
Джим располагается на кровати на коленях и спускается руками в перчатках к ничем не прикрытому члену, начиная поглаживать его, перекатывая в пальцах яйца. Себ не то чтобы хорошо всё это наблюдает, вид у него больше со спины. Но Джим запрокидывает голову, и он видит его шею, в которую так и хочется впиться губами, оставить красные пятна на бледной коже, прикусить, заставляя…
Впрочем, заставлять уже не надо, Джим тихо стонет сам, чуть прогибаясь, будто толкаясь в собственные руки. Себастьян пытается представить, каково это – касаться себя не напрямую, а через тонкую, но вполне ощутимую преграду. Он закусывает нижнюю губу, всё ещё не решаясь прервать это представление, словно и не для него предназначенное. Словно он невидим, а Джим наедине с собой. Хотя Себ может поспорить, что Джима заводит эта ситуация. Что он ощущает чужой обжигающий взгляд на своей коже. На своей тонкой, чувствительной коже, по которой он так любит проводить языком, оставляя влажные дорожки, вызывая мурашки…
Не выдержав, Себастьян уничтожает расстояние между ними и толкает Джима, заставляя уткнуться лицом в кровать, оглаживая ягодицы, забираясь пальцами под пояс, дурея от контраста и ощущения, будто прикасаешься к чему-то, скрытому ранее, запретному. Хотя, казалось бы, что он там не видел, учитывая, что они делят одну постель во всех смыслах уже несколько месяцев.
Новизна происходящего возбуждает Себастьяна быстрее обычного, он рычит нетерпеливо, едва ли не выдёргивает ящик из тумбочки, где лежит смазка и несколько игрушек, на случай, когда у Джима особенно игривое настроение. Или когда он хочет подготовить себя сам, пока Себастьян на работе. Если вспомнить, что по дороге, особенно когда тот застревает в пробках, Джим любит дразнить его развратными SMS-ками и не менее развратными фотографиями, которые порой стыдно и опасно открывать при посторонних… заблаговременная подготовка не бывает лишней.
Себ рычит недовольно, когда Джим снова тянется рукой к своему члену. Не смей, говорит этот рык. Не смей ласкать себя. И Джим подчиняется, комкает простынь, насаживаясь на смазанные пальцы как последняя шлюха. Но, чёрт побери, шлюха элегантная, умеющая себя подать. Чёртова провокативная сучка.
Терпение Себастьяна отнюдь не бесконечно: ограничившись двумя пальцами, но двигая ими резко и грубо, широко раздвигая внутри, он вскоре заменяет их членом и, оттянув лямку пояса, резко отпускает. От звонкого шлепка вздрагивают оба, только Джим ещё и вскрикивает, и самая меньшая часть этого вскрика – неожиданность. Он сжимается вокруг Себастьяна, подталкивая, поторапливая, и тот ведётся, начиная буквально вколачиваться в его тело, сильней, отрывистей, пробираясь пальцами за резинку чулок, царапая кожу. Как-то отдалённо, словно за стеной или сквозь вату в ушах, слышится, как с ног Джима падают чёрные лакированные туфли на каблуке. Сам Джим стонет, кричит, не сдерживаясь, извивается и всё-таки ласкает себя, отдрачивает яростно, грубо, стараясь попадать в такт движениям внутри, но явно сбиваясь.
Себастьян кусает его выпирающие лопатки, прослеживает губами линию позвоночника и не может остановиться, не может оторваться, снова и снова оглаживая пояс и чулки, испытывая попеременно то желание разорвать их ногтями, прикоснуться к голой коже, скрытой за ними, то желание практически приказать Джиму носить их постоянно и заводиться, лишь думая об этом. О тонкой ткани, обтягивающей каждый дюйм кожи, идеально повторяющей линии тела. Чёрной. Порочной. Манящей.
Они кончают одновременно, и Себастьян любуется белым и вязким на чёрном, прежде чем слизнуть его и поцеловать эти тощие ноги через чулки, слегка оттянуть их и отпустить. Джим щурится довольно, облизывается пошло, и в глазах у него пляшут черти. Никто из них этого не говорит, но оба отмечают, что идея очень удачная, и, хотя Джим не любит повторяться, кажется, этот случай станет приятным исключением.
"Развалившийся паззл", МорМор, постРейхенбах, OOC, AU, angst, dark, PG. По мотивам этого.
448 слов- Детка, я дома, - говорит Себастьян, бросая ключи на тумбочку. Он чувствует лёгкую вину из-за того, что снова ушёл. Но иногда Дженни не в силах ему помочь. Даже если она рядом. Даже если они занимаются любовью. Даже если она обнимает его и говорит, что всё хорошо. Потому что ни хрена не хорошо. Потому что он видел в прицел винтовки, как человек, которому он отдал всё своё грёбанное нутро, со всеми секретами и внутренностями вперемешку, засунул пистолет себе в рот и, блядь, выстрелил. Случаются дни, когда он до сих пор видит это в кошмарах. Видит безумную улыбку Джима и пустые глаза, уставившиеся в летнее лондонское небо. И слова “Всё хорошо” после этого звучат чертовски нелепо и настолько же убедительно, насколько история о том, как человек выбрался живым из закрытой клетки с голодными разъярёнными львами.
Однако когда Себастьян входит в гостиную, то застывает, потому что там стоит Джим, выглядящий невероятно живым для человека, пустившего себе пулю в рот, и поигрывающий ножом. И никакой Дженни.
- Нет, детка, это я дома, - голос у него всё такой же, интонации издевательские, в глазах – всепоглощающая ярость, не скрываемая, а лишь подчёркиваемая напевными нотками.
- Где она?
Себастьян смотрит на кровь, впитавшуюся в ковёр, и понимает, что вопрос, в общем-то, довольно глупый. Какой ответ он ожидает услышать? “Я купил ей билет на Мальдивы, она вылетела первым рейсом, но почему-то из окна”? Шуточка была бы в стиле Джима.
Тот подходит ближе, смотрит снизу вверх, предельно серьёзный, что в иное время смотрелось бы довольно абсурдно, сейчас же – выглядит устрашающе, и говорит:
- Кое-что случилось. Ей пришлось уйти.
“И не вернуться”, - мысленно заканчивает за него Себастьян, в ушах которого слышатся отголоски вдребезги разбивающегося мира. Бьющегося стекла, которое режет слух как будто даже не метафорически. Разваливающегося паззла. Он сам, весь, по кусочкам, разваливается внутри себя.
Он только начал пытаться жить снова. Он только начал восстанавливаться, хоть немного, после смерти Джима. И - вот ирония! – сам Джим заявляется к нему спустя два года и убивает человека, благодаря которому он держался всё это время.
Дженни обнимала его и качала в своих руках, словно ребёнка, когда он вскакивал с криками с кровати и больше не мог уснуть.
Дженни готовила ему вкусный чёрный чай и ласково ерошила волосы, делала массаж кожи головы, ласково мурлыча где-то за его спиной, что это помогает расслабиться.
Дженни ждала его дома, когда Джим вернулся и решил, что надо напомнить Себастьяну, кому он принадлежит.
- Собирай вещи, /детка/, мы сваливаем отсюда, - раздражённо говорит он, буквально выплёвывая обращение.
Себастьян, опустевший внутри, не видевший смысла оплакивать, но мысленно просивший у неё прощения, молча кивает. Он почти не передёргивается, наступая на засохшую лужу крови на ковре, и послушно идёт в комнату.
Под ногами хрустят безжалостно растоптанные кусочки паззла.
@темы: МорМор
-
-
19.10.2012 в 14:14Это было... Сильно и больно. И как-то со звуком разбивающегося стекла, одновременно с которым то, что уже лежит на земле осколками, потихоньку начинает собираться и срастаться вновь.
Не у меня я оставлять отзывы((
-
-
19.10.2012 в 18:31А "сильно и больно" - это как раз то, за что я люблю ангст. И писать, и читать. АщАщ.
Шикарный у тебя отзыв, расслабься)
-
-
19.10.2012 в 18:46Прочитала, что написала
Св. Иоанн Уотсон, вот, да. Но есть надежда, что вдвоём они справятся, Джим его больше не отпустит ведь.
-
-
19.10.2012 в 20:13ибо оно ВАХХХ, и может сия радость наконец-то меня ну хоть кааапельку отпустит!
теперь хоть есть что перечитать в периоды оботрения.что ж до ангстового момента... сильно. и больно. и вот прямо какая-то тотальная безысходность. как и говорила, до сих пор не верю в ХЭ тут т.т а так хочется!
-
-
21.10.2012 в 13:30первые два - это очень, очень вкусно и горячо.
"паззл" - навылет. при всей моей любви к Джиму, этот текст заставил меня его почти возненавидеть, потому что невозможно причинить Себастьяну столько боли.
ты такая потрясающая.
-
-
23.10.2012 в 12:04Будем верить, да. Но, если что, можно и сыгрануть попытаться. Чтоб уж совсем. Добить, так сказать. Не тебя, а тему ^^
У них есть там надежда на ХЭ, правда) Просто она пока оч. маленькая, а потому едва заметная. Всё у них будет хорошо. Наверное. Хотя я всегда любила слова "сильно и больно" и страшно по отношению к своей писанинке *_*
veliri, ты ж знаешь, мой Себастьян немного тормоз и вообще не из тех, кто делает первые шаги, так что Джиму приходится быть собой в двойном размере и провоци~ировать. Впрочем, самое главное, что в итоге все довольны - и Джим, и Себ, и мы, пошляки-вуайеристы. Хотя я не могу сказать, что, если люди завалились трахаться к тебе в голову, это вуайеризм. Или всё же?..
Вообще, с другой стороны, Джима тоже можно понять. Он страдает не меньше. Рассчитывал, что вернётся к Тигру, который так или иначе потом простит его, а тот с бабой. Конечно, если оставить её в живых, Себ будет к ней стремиться. А так устранил преграду - и снова есть надежда на то, что всё будет как прежде. Хоть какой-то частью.
Не смущай меня >>"